Catsgo.ru

— Хотелось бы верить, что ты говоришь правду, — буркнула дракониха. — Что же ты сам-то не присоединился, а?

— А мне интересно было поглядеть, — отвечал Стегоман с терпением мученика.

Именно этого высказывания не хватало, чтобы Диметролас свечкой взмыла в стратосферу.

— Поглядеть?! — вспылила она. — Я тебе что, игрушка для потехи, да? Думаешь, я тебя развлекать прилетела? Неужто я не заслуживаю большего?

— А я заслуживаю меньшего? — смиренно осведомился Стегоман.

— Меньшего? О да! Ты — бесчувственное бревно, напрочь лишенное умения порезвиться!

— Совершенно верно, — невозмутимо согласился Стегоман. — И я был бы большим глупцом, если бы стал это отрицать. Случалось, в прошлом я позволял себе подобные глупости, но так до конца и не понял, почему они доставляют другим такое удовольствие. Но как бы то ни было, я нисколько не против, когда другие развлекаются и испытывают радость.

— Радость? А что ты скажешь насчет радости сражения, трепета победы? Или ты такой великий мудрец, или трус? Да у тебя, похоже, храбрости не хватает даже на словесный поединок! Нет, конечно, если бы грянула настоящая битва, ты бы скоренько вильнул хвостом и позорно умчался бы прочь!

— Не вижу особой опасности в лице муравьев, — отозвался Стегоман, — зато меня очень пугает нарушение равновесия, сложившегося между природой и людьми. Природа имеет обыкновение мстить тем, кто вторгается в нее. В этом смысле я, пожалуй, действительно трус.

— Значит, тебе суждено жить и помереть старым одиноким занудой, — фыркнула Диметролас. Трусы недостойны большего. Те, кто не желает играть, остаются без товарищей по играм! — Она развернулась и стрелой умчалась прочь.

— По-твоему, я должен опять за ней гнаться? — устало спросил Стегоман.

— Ну… Если уж ты спросил — пожалуй, да, стоит, — ответил Мэт, — и еще стоит взорваться от ярости из-за того, что тебя обозвали трусом.

— Это можно было бы, — проворчал дракон, — если бы я не был так уверен в своей храбрости. — Но уж тебе-то отлично известно, Мэтью, что я выдержал не одну битву и никогда не бежал с поля боя. Я за свою отвагу спокоен, и мне вовсе не нужно вновь доказывать, что я ею обладаю — и уж тем более я не стану выказывать свою боевую доблесть, нападая на столь хрупкую даму.

На взгляд Мэта, хрупкостью Диметролас была равна мощному бульдозеру, но он не стал выражать Стегоману своего мнения. Конечно, по сравнению с его другом дракониха действительно была изящна.

— Все равно: она наговорила вполне достаточно, чтобы разозлить тебя. Подобные стрелы ранят сильнее, когда их пускает женщина. Я просто потрясен тем, что ты сумел так долго сохранять спокойствие.

— Почему же она должна вызвать у меня злость, упрекая меня в той единственной добродетели, которой я действительно наделен? Вот если бы она обвиняла меня в жестокости и легкомыслии, тогда я, пожалуй бы, взорвался, но сам-то я точно знаю: я действительно эгоист и упрямец.

— А я бы так не сказал, — возразил Мэт. — Выходит, ты меня всю дорогу обманывал? Я всегда считал, что для тебя благо друзей превыше собственного и сроду ты не нападал ни на кого, от кого бы не исходило подлинной угрозы — тем более на муравьев. Что же до жестокости… знаешь, тут мне на ум приходит словечко «мягкосердечный».

— Благодарю, — почтительно склонил голову Стегоман. — Но в жестокости она меня не обвиняла, а укоряла за то, что я проявляю благоразумие и осторожность — а это чистая правда. Всякий, кто считает, что этим можно кого-либо оскорбить, это тот, с кем я долее не желаю водить знакомство.

Однако Мэт услышал, с какой болью были произнесены эти слова, какой потаенный гнев крылся за ними. Он понял, что самые последние слова его старого товарища весьма и весьма далеки от истины.

Антоний и Балкис остановились, хотя было еще далеко до полудня. Несколько минут они молчали и смотрели на темный лес, вставший на их пути. Потом Антоний сказал: