Catsgo.ru

На соседнем сиденье валялась газета, я взял ее и принялся читать. Читал одну и ту же страницу, там рассказывалось про новые зеркальные фотокамеры. Я прочитал про камеры раз десять и больше бы, наверное, прочитал, потом из-за старых, еще со времен войны, пакгаузов показался вокзал. Башенка, роза ветров на флюгере, памятник солдатам, декоративные елочки.

Вокзал приближался. И чем ближе был вокзал, тем беспокойнее мне становилось. Сердце стучало, руки позорно и мелко дрожали, под коленками ощущалась вялость и холодок. Как будто я должен был скоро драться. И еще одна штука. Я вдруг чрезвычайно остро, даже до какой-то болезненности почувствовал мир и, наверное, его красоту.

Иногда в книжках я читал рассказы людей, которых собирались расстрелять или там повесить, но по каким-то причинам не расстреляли и не повесили. Так вот, эти люди потом рассказывали, что мир в последние минуты становился ослепительно ярким. Они начинали чувствовать воздух, они начинали чувствовать ветер, они слышали, как ругаются на чердаках голуби, слышали запахи из окон окрестных домов. Некоторые даже утверждали, что начинали чувствовать все свои органы. Легкие, желудок, почки, как кровь течет по венам, тоже чувствовали. Даже мозг. Хотя уж не знаю, как можно чувствовать мозг.

Эти люди рассказывали, что в один момент, в стремительную блистающую секунду они вдруг понимали, что жизнь не кончается, что жизнь продолжается и дальше.

Со мной произошло что-то подобное. Нет, печенку или там трахею какую-нибудь я не почувствовал, но зато я вдруг увидел. Я увидел, что дурацкий кругляк на шпиле вокзала – на самом деле двуглавый орел в обрамлении лент и пшеничных колосьев. Что в домах по левой стороне чудные длинные окна, а стены блокгауза расписаны разными картинами, выцветшими, уже плохо заметными и все больше на производственные темы. Мужики с молотами и гаечными ключами, женщины с серпами и подойниками.

Я увидел, что на спинке трамвайного сиденья какой-то неудачник Боря написал пронзительное двустишье, посвященное какой-то далекой неизвестной Аде. Может быть, это было имя звезды:

Я люблю тебя, Ада.

Вот такая засада.

Я почувствовал слабый запах папирос и увидел, что большая кондукторша, пользуясь малочисленностью пассажирского состава, потихонечку курит. Что на перегородке, отделяющей водительское место, висит плакат с могучим ротвейлером и надписью «Юра Шатунов». Ротвейлер был грустен, мне захотелось пить. Не от Юры, оттого, что я здорово волновался. Так волновался, что даже принялся ногти грызть. Если бы у меня были сигареты или папиросы, я бы, наверное, закурил.

Кажется, Лара вчера говорила что-то такое. Про болезненное ощущение красоты. Будто я снова увидел рисунок из света, стрелочек и линий. Летящего дракона.

Гор, сокол света.

Трамвай остановился напротив вокзала. Тихо. Утром всегда тихо, особенно на вокзалах. Я обошел вокруг площади, потом обратно. Просто так обошел, без цели какой-то. Прочитал, что было написано на памятнике Павшим Героям. Надо было что-то делать. Потом заглянул в вокзал, он открывался в пять.

Вокзал был пуст. Почти никого. В углу тетка с клетчатыми сумками. Сумки были большие, тетка маленькая, но спать умудрялась как-то сразу на всех.